Вадим Бабенко

Наш институт занимался новыми подходами к проблемам микробиологии. У нас работали серьезные ученые, регулярно публиковавшиеся в ведущих мировых журналах. Как только стало ясно, что зарплату больше платить не будут, начался массовый исход сотрудников – в США, Германию, Швейцарию, Японию, Францию... В течение двух месяцев институт опустел на две трети. Не уехали только те, кого держали в России личные причины. К числу таковых относился и я.

Нет, у меня не было ни больных родственников, ни запутанных проблем быта. Я просто не хотел покидать российское языковое пространство. Зная уже, что мое призвание – в литературе, несмотря на научные успехи, я решил, что мне пора писать прозу – мой первый большой роман. И я полагал: чтобы писать на русском, нужно остаться в привычной языковой среде.

Однако, мне нужно было на что-то жить – в институте не платили ни копейки. В тогдашней России заработать деньги можно было лишь, перепродавая что-то, ввезенное из-за рубежа – если не считать откровенного криминала. Торговля ширпотребом была не по мне; я выбрал самый абстрактный из товаров – деньги. Я стал сотрудничать с фирмой, наживавшейся на спекуляциях валютой.

То, что мы делали, не было противозаконно – в новой российской законности на этом месте просто зияла дыра. Я создал небольшую команду из бывших коллег-ученых – все они были с блестящим образованием, научными степенями и голодными семьями. Первые пять месяцев все шло неплохо, а потом нас заметили профессиональные мошенники. Заметили и – легко, изящно «подставили», подсунув «куклу» вместо настоящих денег. В результате, я оказался должен своим «работодателям» непомерную по тем временам сумму – около пяти тысяч долларов.

Эти деньги мне негде было взять – вообще. Впрочем, «работодатели» отнеслись ко мне хорошо. Они не прислали ребят с бейсбольными битами, а предложили «отработать» долг – собирая дань с коммерческих ларьков на Арбате, которые они «крышевали». Этим я заниматься не мог – и, убедив их подождать один месяц, стал искать путь к спасению.

Как ни странно, путь нашелся: в США я отыскал партнера, заинтересовавшегося технологией, которую я разрабатывал последние два года. Мы решили открыть совместный бизнес, и, каким-то нечеловеческим усилием, я убедил его прислать мне денег в счет моей будущей доли. Эта сумма составляла почти десять процентов нашего тогдашнего «капитала», который мой партнер насобирал по знакомым. Тем не менее, он пошел на риск – впоследствии это оказалось самым правильным решением его жизни.

И вот, отдав долги и наскоро закончив российские дела, я стоял в очереди на таможенный досмотр в аэропорту Шереметьево. Шел ноябрь 1992-го. Я был полностью разочарован и в России, и в своем заброшенном романе. Действительно, писать прозу мне было еще рано. А страна, на моих глазах, стремительно превращалась в место, где царили одни лишь животные инстинкты. Все худшее, что есть в человеке, лезло наружу и правило там бал. Те, кому это было не по вкусу, могли лишь убраться восвояси.

Таможенник, молодой и наглый, небрежно порывшись в моей сумке, вдруг сделал стойку и заблестел глазами. В его руках оказалась пачка дискет, на которых было все – мои программы, расчеты, презентации и т.п. «Не положено! – заявил он с усмешкой. – Запрещено к вывозу! Конфискуем».

Я знал, что он врет и вымогает взятку, но был беспомощен – его начальники были далеко, а самолет не стал бы ждать. Да и, к тому же, таможенное начальство наверняка придралось бы к чему-то еще, чтобы таким, как я, было неповадно настаивать на своих правах. Я слышал множество историй на эту тему; у меня не было иллюзий.

Мы с таможенником отошли в сторону. Он заставил меня вывернуть карманы, потом залез в бумажник и забрал все мои наличные деньги, оставив только мелочь на кофе.

На эскалаторе, поднимаясь к выходу на посадку, я решил, что никогда – НИКОГДА! – не вернусь в эту страну.