Вадим Бабенко

Современная проза. Новая традиция, эксклюзивный жанр.

СЕММАНТ - Вадим Бабенко

Forex

Все началось, когда я потерял деньги. Много денег – скромной семье их могло хватить на пару лет.

Это случилось в один миг – я решил поиграть на валютном рынке, не имея ни опыта, ни чутья. В двух первых сделках мне улыбнулась удача, потом я сделал большую ставку, и – очень скоро сидел перед экраном в оцепенении, не веря своим глазам. Рынок, по странному капризу, метнулся в другую сторону, и я стремительно уходил в минус – все дальше и дальше. Потом все было кончено, денег не стало. Они просто сгорели, не принеся никакой пользы.

Я не сказал об этом никому – напротив, делал вид, что у меня все прекрасно. Лучше, чем прежде – хоть наедине с собой я не знал, куда деться от ощущения катастрофы. Мне было на что жить, прежние инвестиции приносили доход, но суть теперь была не в деньгах. Призрак страшного поражения косился на меня из всех углов – с поражением я не мог смириться. И я стал искать пути отыграть потерянное у рынка.

К счастью, я не бросился тут же рисковать вновь – хоть мне очень хотелось. Я заставил себя наблюдать и думать, почти медитировать, глядя на графики цен. Потом я понял, что не могу совладать с эмоциями, даже на мелких ставках. Понял, что должен взять себе в подмогу кого-то с трезвой головой и железными нервами. Я отложил в сторону все дела, включая только что начатый роман, и стал делать трейдера-автомата – тогда это как раз входило в моду. Вспомнив свое прошлое, двенадцать лет, отданные искусственному интеллекту, я стал создавать умнейшую компьютерную программу. Это был робот – мой сообщник в схватке с рынком. Я назвал его Семмант.

Больше года я не занимался ничем другим. Я работал без устали, как в горячке. Робот умнел – я действительно вложил в него очень многое. Его искусственный разум стал логически замкнут, самодостаточен, личностно полон. Мне даже стало казаться, что в его действиях, в его реакциях на рыночные пертурбации проглядывает что-то человеческое, что-то мое. В какой-то момент я понял, что отдал ему все, что мог. Его нельзя было сделать лучше, он сопротивлялся любым изменениям.

Тут вдруг ко мне вернулись потерянные деньги – акции, которыми я давно владел, утроились на спекулятивных новостях. Я сразу почувствовал, что финансовые рынки мне больше не интересны. Мой робот остался на диске компьютера, как в темнице, наедине с виртуальным счетом. Я так и не выпустил его на свободу, на торговлю настоящими деньгами. Наверное, подсознательно я не хотел, чтобы его постигла та же судьба – страшная неудача, поражение, катастрофа.

Я пытался рассказать о нем другим – надо мной смеялись. Мне было все равно, я знал, что одержал победу. Я стал свободен – невероятно. Сбросил с себя тяжелейший груз. И – вернулся к заброшенному тексту, к новой книге, запрятанной в ящик стола. Писал с удовольствием, по нескольку часов в день. Нет, это был не «Семмант». Это был другой роман – «Семманту» еще предстояло вызревать в моем сознании. Год, другой, третий, пятый.

 


Лара

Много лет назад, в Буэнос-Айресе, я подружился с Хорхе, журналистом городской газеты. Он специализировался на статьях об автомобилях и был креативен – свои обзоры подавал как впечатления придуманного персонажа, двадцатилетней Лары, танцовщицы танго из Алмагро. Она давала бездушным авто яркие и точные характеристики, рассказывая о своих поездках в машинах поклонников и друзей, а заодно – о своей жизни, полной мужчин, танго и приключений.

За неделю до моего отъезда Хорхе познакомил меня со своей девушкой, Агустиной, большеглазой красавицей из богатой семьи. «Она любит меня только за мои статьи», – пошутил он, представляя нас друг другу. «Нет, – улыбнулась Агустина, – я люблю тебя только за Лару». Мы немного посмеялись этой шутке.

Через пару дней мы вновь виделись с Хорхе. Он рассказывал про Агустину и их знакомство. Она сама нашла его в офисе той самой газеты, сказала, что обожает его статьи, потом пригласила на ланч и вскоре стала его подругой. «Видишь, она действительно любит тебя за Лару», – пошутил я, но шутка не удалась. Хорхе даже не ухмыльнулся.

Я вернулся в Буэнос-Айрес через три месяца. Город был все тот же, но Хорхе стал другим человеком. Он плохо выглядел, много пил. Говорил мне, что Агустина изводит его истериками. Жаловался, что она заставляет его писать про Лару, давно ему надоевшую и изжившую себя как персонаж.

«У меня не хватает сил спорить с Аги, – признался он. – Конечно, она не совсем здорова...» Ситуация была понятна, хоть и весьма странна. Агустина «подсела» на образ Лары, как на наркотик. Лара была всем, чем Агустина не была и не могла быть. Читая про девушку из Алмагро, она будто проживала еще одну жизнь.

Так романтика превратилась в драму. А затем и в трагедию – через несколько недель. Хорхе уехал из Буэнос-Айреса – просто сбежал, найдя работу в Мендосе. Агустина пыталась покончить с собой, потом попала в госпиталь для психов... Это не мыльная опера, так было. Была история, что выглядит как фантазия, спровоцированная фантазиями, оказавшимися реалистичными чересчур. Я не мог судить о статьях Хорхе – мне не позволял мой плохой испанский. Видимо, он был весьма талантлив.

Задумывая Семманта, я посылал ему привет. Или, скорее, мой герой посылал ему привет, задумывая Адель...

 


Испанская тюрьма

Я встретил девушку – в тот год, когда моя жизнь зашла в тупик. Я метался по кругу и ощущал лишь отчаяние, полное отсутствие сил. Идея Семманта была проработана до мелочей, но я не мог написать ни строчки.

И вот, я встретил девушку – сначала я увидел лишь ее фото. Потом мы вместе катались на лыжах в Альпах. Потом стали любовниками, и я решил, что она вошла в мою жизнь не просто так. Я сказал себе: она и есть источник вдохновения, долгожданный знак. Просто заставил себя так думать – чуть ли не силой – потому что было уже пора.

Я стал писать, не давая себе поблажек. Чем дальше продвигалась книга, тем больше мы сближались с девушкой – я даже уехал в ее страну, мы стали жить вместе. Ее присутствие в романе невелико – почти незаметно, кроме некоторых деталей. Но ее присутствие в моей жизни было необходимо, чтобы роман родился. В свою очередь, создаваемая книга, ее «настоящесть», ее масштаб были необходимы, чтобы наша история продолжалась, и отношения крепли.

В какой-то момент мне стало неуютно. Книга и наша совместная жизнь стали слишком зависеть друг от друга. Они подпитывались взаимной энергией, и мне было неясно, откуда эта энергия берется. Ведь законы сохранения никто не отменял, я хорошо знал их неумолимость.

Это энергия любви, сказала мне моя подруга, и я ей поверил – мне больше ничего не оставалось. А потом произошло событие, вновь перевернувшее мою жизнь. Меня оклеветали в бывшей семье – из ревности и из жадности, из желания отомстить по-крупному. Испанские власти завели на меня уголовное дело. Ничего не подозревая, я прилетел в Мадрид, чтобы забрать свои вещи. Меня арестовали прямо в аэропорту. Следующие несколько дней я провел в испанской тюрьме.

Это был новый – крайне негативный – опыт. Я узнал, что каток государственной машины может подмять тебя и проехаться по тебе, даже если ты абсолютно невиновен. Против него ты не можешь сделать ничего – лишь стиснуть зубы и терпеть, пока тебе не дадут шанс оправдаться. Мне потребовалось полтора года, чтобы полностью очистить свое имя. Противная сторона была упорна, изобретательна и не желала отступать. Тем не менее, я выиграл – потратив на все это невероятное количество денег, времени и сил.

Но: за эти же полтора года я дописал свой роман! Более того, в его сюжете, во всей идее стало больше стройности и глубины. А вдобавок, книга и история с девушкой сразу после тюрьмы стали независимы друг от друга. Потеряли внутреннюю корреляцию, разошлись по разным траекториям. Я больше не чувствовал, что одно является залогом другого и наоборот.

Траектории, впрочем, оказались удачны. Мы поженились, а книга получилась такою, какой задумывалась. Робот по имени Семмант ожил.